После присоединения в XVI в. Сибирского ханства Московское царство в том числе включило в свой состав территорию и население части Приобья и Нижнего Прииртышья. Основанные города Тобольск, Тюмень, Тара и др. постепенно становились центрами контактов с соседними странами и народами. Эти контакты далеко не всегда были регулярными и носили преимущественно торговый характер. Однако имели место также дипломатические сношения и военные столкновения. Происходил и постепенный процесс объясачивания местного населения.

Поражение Кучума рассматривалось московским двором в качестве автоматического вхождения всех территорий и населения бывшего Сибирского ханства в состав России. В частности, входящими в состав государства указаны территории бассейнов рек Оби и Иртыша. Об этом свидетельствует дипломатическая переписка того времени. Позднее, в 1613 г. уже при царе Михаиле Федоровиче Романове в переписке с европейскими государствами подчеркивалось, что, несмотря на Смуту, восточные царства, вошедшие в состав России в конце XVI в., остались в составе Московского государства^[1].

В период Смутного времени геополитическая ситуация в регионе существенно трансформируется. Ослабленное Русское государство не могло какое-то время оказывать серьезную централизованную поддержку колонизационным процессам. Даже несмотря на отсутствие русских поселений по Иртышу, в начале XVII в. происходили регулярные торговые контакты ойратов с русскими городами Западной Сибири. Более того, в 1607-1608 гг. в Тару, Томск и Москву прибывают посольства во главе с тайшами, в ходе которых ставились вопросы не только расширения торговли, но и подданства. Причем царствовавший в тот период Василий Шуйский отнесся к приему в подданство джунгар весьма благосклонно[2].

Подданство принято не было, и даже несмотря на рост караванной торговли, в первую очередь, китайскими товарами, постепенно ситуация становилась более напряженной. В 1611 г. ойраты начали предпринимать попытки обкладывать данью то же самое местное население, которое платило ясак в русскую казну. Как показал О.В. Боронин, до конца 1620-х годов западным монголам не удавалось наладить сбор дани, но с 1630 г. часть местного населения стала платить налоги как русским, так и джунгарам, и постепенно начала складываться нетипичная для международных отношений ситуация двоеданничества и двоеподданства, иногда превращавшаяся в многоданничество и многоподданичество[3].

Параллельно происходили серьезные геополитические изменения в самой Центральной Азии. Созданное Батуром-хунтайджи в 1635 г. Джунгарское ханство вело активную внешнюю экспансию. Активность молодого Джунгарского государства, правители которого стремились расширить свою территорию и ресурсную базу, в том числе за счет новых плательщиков налогов, была направлена против соседних стран и народов: Китая, России, ряда независимых или полузависимых княжеств, среднеазиатских государств и казахов. Несмотря на то, что основу населения Джунгарии составляли кочевники-скотоводы, это государство отличалось более высокими по сравнению с Казахским ханством уровнями организации и централизации управления и концентрации власти в руках верховного правителя. Причем казахско-джунгарское соперничество носило наиболее острый характер, поскольку обе стороны вели борьбу за пастбищные угодья – основу их хозяйства. Долгое время борьба шла с переменными успехом, однако в конце XVII в. джунгары смогли закрепить за собой ряд юго-восточных территорий кочевий, прежде эксплуатировавшихся казахами. Причинами постепенного перевеса в сторону западных монголов являлись более высокий уровень организации внутреннего управления и войсковой дисциплины, подчинение Джунгарией Уйгурских бекств, а также внутренние усобицы среди казахских владетелей^[4].

В XVII – начале XVIII вв. между Россией и Джунгарией состоялся ряд взаимных дипломатических миссий и военных экспедиций, в ходе которых джунгарские правители объявляли о своем суверенитете над вновь построенными сибирскими укреплениями и поселениями по Енисею, в Хакассии, на Южном Алтае^[5].

Российское государство в то же время усиливало внимание к региону. В период Северной войны Петр I стремился поставить под контроль России трансконтинентальные торговые маршруты, проходившие через Центральную Азию. Кроме того, определенный интерес для казны представляли вопросы объясачивания местного населения и поиска полезных ископаемых, в первую очередь драгоценных металлов и камней. В качестве магистрального направления государем было определено движение к Индийскому субконтиненту сухопутным путем.

В 1714 г. сибирский губернатор князь М.П. Гагарин доносил государю о больших запасах месторождений самородного золота в районе Яркенда. Эти данные были подтверждены и другими свидетельствами. Петр I распорядился снарядить экспедиции вверх по Иртышу^[6]. Их численность не превышала 3 тыс. человек, первую возглавил И.Д. Бухгольц^[7]. Отличием иртышских экспедиций было не просто продвижение в Центральную Азию, но и закрепление за Россией новых территорий посредством строительства укрепленных пунктов. В инструкции, данной Гагариным, говорилось: «И первой город надлежит делать на помянутой реке Иртыше у Ямышева озера, и оттоль, усмотря, где надлежит, делать и иные городы»^[8]. Экспедицией Бухгольца были основаны укрепления Ямышевское и Омское, однако в 1716 г. из-за противодействия со стороны джунгар она вернулась обратно, а Ямышевская крепость была частично разрушена.

В течение 1715-1720 гг. в этом же направлении был снаряжен еще ряд экспедиций, которые основали укрепления Железинское, Семипалатное и Усть-Каменогорское. Дальше всех смогла проследовать экспедиция И.М. Лихарева. Достигнуть Яркенда так и не смогли, однако удалось закрепиться в Среднем и частично Вернем Прииртышье, причем здесь Россия столкнулась не только с Джунгарией, но и с казахами^[9].

Подробно вопросы военных экспедиций и дипломатических посольств освещены в работе В.А. Моисеева «Россия и Джунгарское ханство»[10]. Мы остановимся лишь на некоторых аспектах, имеющих как теоретическое, так и прикладное значение.

При движении далее озера Зайсан по Черному Иртышу русские столкнулись уже с китайскими пограничными знаками и выставили свои пограничные маяки[11].

В 1724 г. император Петр I удовлетворил просьбу сибирских властей об охране пограничных поселений по Ишиму, для чего было решено использовать драгунский тысячный полк, 3 ишимские роты и еще один полк переселить в остроги близ городов, т.к. «одним полком надежность охраны поселений обеспечена не будет»^[12].

В 1732 г. сибирский губернатор А.Л. Плещеев доносил императрице Анне Иоанновне, что требуется дальнейшее укрепление границ сибирских владений, в первую очередь на границе с джунгарами и китайцами. Совместно с П.И. Батуриным он сообщал, что имеющихся трех пехотных полков, неполного драгунского полка и иррегулярных войск недостаточно для надежной защиты границы. Также, по их мнению, требовалось усилить гарнизоны на границах с казахами, поскольку с лета 1731 г. «и поныне Казачья орда к границам сибирским наезжает всегда, да ис оного ж драгунского полка две роты в командировках: одна на китайской границе, другая в Сибирском Обер-Бергамте, а Якуцкой полк на китайской границе, из двух полков пехотных из Тоболского и Енисейского содержат Иртышские крепости и Сибирской Обер-Бергамт и бывают в непрестанных командировках за разными Вашего Императорского Величества делами в разных местах»^[13].

Таким образом, в отличие от большинства других районов Сибири охрану границ по Иртышу российские власти на раннем этапе освоения территории поручили преимущественно регулярным войскам. Вместе с тем их количество до середины XVIII в было минимальным. Так, во всех Верхнеиртышских крепостях в 1744 г. было лишь 1114 д.м.п.[14] Позднее к охране границ здесь были привлечены казаки. И лишь в XIX в. казачество стало доминирующим элементом при несении пограничной службы. Помимо первоначально созданных крепостей постепенно основывались маяки, кордоны, огражденные станицы, редуты, новые полноценные крепости и неукрепленные поселения. Их плотность постепенно возрастала. К 1757 г. расстояние между укреплениями составляло от 50 до 70 верст[15]. К 1815 г. протяженность Сибирских пограничных линий оценивалась в 2360 верст, а на охрану границ определялось около 3 человек на версту, а среднее расстояние между укреплениями сократилось до 21,8 версты, что позволяло преодолевать это расстояние верхом на лошади за полтора часа[16].

С момента оповещения об экспедиции Бухгольца в 1714 г. джунгарские власти выражали протесты на продвижение русских экспедиций вверх по Иртышу, отмечая, что территория принадлежит им^[17].

Российские власти со своей стороны на всех переговорах подчеркивали собственный суверенитет над Прииртышьем.

Так, в 1719 г. майором Лихаревым на переговоры с правителем Цэван-Рабданом был направлен казачий голова И.Д. Чередов. Помимо прочего ему ставились задачи постараться урегулировать отношения с джунгарами, обострившиеся в результате начала строительства крепостей по Иртышу, по возможности договориться о возобновлении торговли, возможности безопасного поиска россиянами месторождений драгоценных металлов, а также донести позицию российского правительства, что Ямышевская крепость находится «на земле Российской, и Иртыш с устья до вершины российской, а городы стоят не для ссоры с ним»^[18]. Следует обратить внимание, что принцип владения рек от устья до истока был характерен для русского внешнеполитического подхода на Востоке в XVII-XVIII в целом, а не только по отношению к владениям по Иртышу.

Джунгарский правитель дал согласие на развитие торговли и поиск месторождений, но не признал законно расположенными вновь построенные россиянами крепости. Он в частности заявил Чередову, что Ямышевскую крепость построили «грани и засеки преступя», и «он посылал Черен-Дондука спросить о том строении и из той крепости бой учинили, и Бухолц Черен-Дондуку через толмача говорил, что грани и затесы преступя, город поставили по приказу князя Гагарина». Кроме того, Цэван-Рабдан выразил надежду, что российские власти окажут ему содействие в борьбе с китайцами, позволят собирать подати с сибирских народов, с которых джунгары собирали ясак прежде, а также не будут принимать к себе «беглых от ево калмыков»^[19].

Вновь вопрос о спорных территориях сибирского ведомства с джунгарами был поставлен приемником Цэван-Рабдана – Галдан-Цэреном, который в 1742 г. потребовал снести российские крепости по Верхнему Иртышу, ссылаясь на договоренности прежних правителей двух стран, которые якобы «согласились те места разграничить, и тако по устью Черной Оми постановили границу и учинили во знак той границы засеку с таким договором, чтоб от того времени со обоих сторон никому в чужих местах зверей не ловить и крепостей, и других жилищ не строить»^[20]. Т.е. потребовал снести все крепости от Омска включительно выше по Иртышу. Галдан-Цэрен направил четыре делегации с устными и письменными требованиями. Все территориальные претензии джунгарского правителя российской стороной были отвергнуты. Более того, в 1743 г. было удовлетворено предложение глав оренбургского и сибирского ведомств И.И. Неплюева и А.М. Сухарева «о зделании пограничной линии для закрытия от зюнгорцов (джунгар – А.Б.) по Иртышу до Семиполатной крепости и оттуда до Телецкого озера» на Алтае^[21]. В 1744 г. Правительствующий Сенат отдал соответствующие указания генерал-майору Х.Х Киндерману^[22].

Джунгарский хан Цэван-Рабдан в своем обращении к сибирскому губернатору А.М. Сухареву также настаивал на срытии крепостей по Иртышу и возврате джунгарам их земель. На это последовало очередное распоряжение об усилении охраны границ с джунгарами^[23]. В ответном письме джунгарскому хунтайджи сибирский губернатор указал: «А что вы ту землю, на которой Семиполатная и Ямышевская крепости построены, своею называете, то с вашей стороны едва ль доказано быть может, ибо известное дело есть, что как сии, так и другия приграничные крепости из давних времян на собственных российских землях, а не чужих построены»^[24]. Джунгарский правитель даже пытался привлечь к борьбе за прииртышские территории казахских владетелей, но получил отказ[25]. Напротив, казахи пользовались прииртышскими крепостями не только для развития торговли, но и при угрозе нападения со стороны джунгар[26].

Претензии джунгарских правителей на Прииртышье продолжали поступать до момента ликвидации Джунгарского государства. Хотя следует отметить, что имело место и обращение мятежного Амурсаны к российскому правительству с предложением о строительстве еще одного русского укрепления в районе озера Зайсан, к охране которого и границ с китайцами могли бы быть привлечены джунгары^[27].

Крепости на Бухтарме и на Зайсане были построены по личному распоряжению императрицы Екатерины II через несколько лет после падения Джунгарского ханства. Их основными функция была охрана границ и предупреждение возможности как сухопутного, так водного (по реке) вторжения китайцев^[28].

Китайские власти после разгрома Джунгарского ханства также несколько раз входили в дипломатическую переписку с российскими властями, считая Прииртышье и ряд других районов спорными, поскольку, по их мнению, эти земли должны были принадлежать Китаю, как государству-победителю. Более того, часть казахов на основании того, что те платили какое-то время дань джунгарам, также автоматически стала рассматриваться китайскими властями в качестве своих подданных, принявших от китайского правительства титулы и чины^[29]. Местные российские власти доносили, что казахи находятся в состоянии выбора, и выберут подданство сильнейшего государства[30]. Российские власти продолжали отстаивать позицию непризнания китайского суверенитета ни над казахами, ни над территорией Верхнего Прииртышья, заявляя, что у Цинов нет никаких прав на эту территорию, а казахи являются российскими подданными уже в течение многих лет[31]. В конечном итоге в XIX в. именно эта позиция нашла отражение в Петербургском договоре между Россией и Китаем[32].

В рамках подготовки Степного положения (1891 г.) российскими властями был собран значительный материал по вопросу взаимоотношений с подвластными и соседними народами. По вопросу о принадлежности Прииртышья в первой половине XVIII в. для внутреннего пользования было констатировано следующее: «При устройстве в начале XVIII столетия крепостей по рекам Оми, Ишиму и Иртышу земли, прилегающие к этим рекам с юго-восточной стороны, входили в состав Джунгарского ханства»^[33]. Вместе с тем на международной арене Россия продолжала де факто отстаивать принцип принадлежности территории Иртыша от устья до истока. Что в конечном итоге и было закреплено международно-правовыми актами.

Таким образом, российская политика в отношении территорий Енисея и юга Западной Сибири с одной стороны и Среднего и Верхнего Прииртышья с другой имела существенные отличия. Если в отношении первых регионов допускалась политика двоеданничества и двоеподданства в рамках международных отношений с Джунгарским ханством и Цинской империей, то в отношении вторых этот подход никогда не применялся. Россия жестко и последовательно отстаивала собственный суверенитет над Прииртышьем и не признавала де юре двое- или многоданничество части казахов, даже когда оно существовало де факто.

Работа выполняется в рамках программы целевого финансирования проекта BR10965282 «Казахстанско-российская граница: исторический контекст и новая геополитическая реальность».

Статья опубликована в: Банзаровские чтения: материалы международной научной конференции, посвященной 200-летию со дня рождения Д. Банзарова и 90-летию БГПИ — БГУ. В 2 ч. Ч. I / Науч. Ред. В.В. Номогоева; отв. ред. О.Н. Полянская. Улан-Удэ: Изд-во Бурятского госун-та, 2022.

Литература

[1] Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ). Ф. 1463. Оп. 1. Д. 282. Тетрадь Е. Л. 32-33 об. (Многоточия содержатся в самом оригинальном тексте, а не являются сокращением цитаты).

[2] Ретунских Н.А. Характер и формы русско-джунгарской торговли. XVII – первая половина XVIII в. // Актуальные вопросы истории Сибири. Барнаул: Изд-во АлтГУ, 2002. С. 398-399.

[3] Боронин О.В. Двоеданничество в Сибири. XVII – 60-е гг. XIX вв. Барнаул, Изд-во «Азбука», 2002. С. 46-160.

[4] Более подробно см.: Златкин И.Я. История Джунгарского ханства. (1635-1758 гг.). М., 1964; Моисеев В.А. Джунгарское ханство и казахи. (XVII-XVIII вв.). Алма-Ата, 1991 и др.

[5] Моисеев В.А. Россия и Джунгарское ханство в XVIII веке. Барнаул: Изд-во АлтГУ, 1998. С. 12-18.

[6] Российский государственный архив древних актов (РГАДА). Ф. 196. Оп. 1. Д. 1543. Ч. 3. Л. 144-147 об.

[7] РГАДА. Ф. 196. Оп. 1. Д. 1543. Л. 152 об.; Памятники сибирской истории XVIII века. Кн. 2. 1713-1724. СПб.: Тип. МВД, 1885. Док. №39. С. 130-131.

[8] Памятники сибирской истории XVIII века. Кн. 2 (1713-1724). СПб., 1885. С. 135. Док. №39.

[9] См.: Памятники сибирской истории XVIII века. Кн. 2. 1713-1724. СПб.: Тип. МВД, 1885. С. 126-422. Док. №№39-97.

[10] Моисеев В.А. Россия и Джунгарское ханство в XVIII веке (Очерки внешнеполитических отношений). Барнаул, 1998. С. 22-51; 79-101.

[11] РГАДА. Ф. 196. Оп. 1. Д. 1543. Л. 220-220 об.

[12] Памятники сибирской истории … Кн. 2. Док. №106. С. 443.

[13] Русско-джунгарские отношения (конец XVII – 60-е гг. XVIII вв.). Документы и извлечения / Отв. ред. В.А. Моисеев. Барнаул: Азбука, 2006. Док. №44. С. 62-63.

[14] РГАДА. Ф. 196. Оп. 1. Д. 1543. Л. 333 об.

[15] РГАДА. Ф. 248. 1760 г. Оп. 113. Д. 1363. Л. 1.

[16] Быков А.Ю. К вопросу о формировании русско-казахского пограничья в XVI - начале XIX вв. // Международная научно-практическая конференция «Тридцать лет Независимости: итоги и перспективы». Кокшетау: КУ им. А. Мырзахметова, 2021. С. 27.

[17] Архив внешней политики Российской империи Министерства иностранных дел Российской Федерации (АВПРИ). Ф. 113. Оп. 113/1. 1731 г. Д. 2. Л. 97; РГАДА. Ф. 113. Оп. 1. 1595–1736 гг. Д. 1. Л.. 32–33; Контев А.В. Формирование российско-джунгарской границы в первой трети XVIII в. // (Электронная библиотека Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН)

[18] Русско-джунгарские отношения (конец XVII – 60-е гг. XVIII вв.). Документы и извлечения / Отв. ред. В.А. Моисеев. Барнаул: Азбука, 2006. Док. №12. С. 23.

[19] Русско-джунгарские отношения (конец XVII – 60-е гг. XVIII вв.). Документы и извлечения / Отв. ред. В.А. Моисеев. Барнаул: Азбука, 2006. Док. №12. С. 24.

[20] Русско-джунгарские отношения (конец XVII – 60-е гг. XVIII вв.). Документы и извлечения / Отв. ред. В.А. Моисеев. Барнаул: Азбука, 2006. Док. №56. С. 77-78.

[21] Русско-джунгарские отношения (конец XVII – 60-е гг. XVIII вв.). Документы и извлечения / Отв. ред. В.А. Моисеев. Барнаул: Азбука, 2006. Док. №61. С. 85.

[22] Русско-джунгарские отношения (конец XVII – 60-е гг. XVIII вв.). Документы и извлечения / Отв. ред. В.А. Моисеев. Барнаул: Азбука, 2006. Док. №68-70, 88. С. 97-105, 134-140.

[23] Русско-джунгарские отношения (конец XVII – 60-е гг. XVIII вв.). Документы и извлечения / Отв. ред. В.А. Моисеев. Барнаул: Азбука, 2006. Док. №92-93. С. 144-148.

[24] АВПРИ. Ф. 113. Оп. 113/1. 1750 г. Д. 1. Л. 150-150 об.

[25] Архив Санкт-Петербургского института истории Российской Академии наук (Архив СПбИИ РАН). Ф. 267. Оп. 1. Д. 6.

[26] АВПРИ МИД РФ. Ф. 122. Оп. 1. Д. 14. Л. 27.

[27] АВПРИ МИД РФ. Ф. 113. Оп. 113. 1757 г. Д. 6. Л. 45.

[28] РГАДА. Ф. 248. 1753 г. Оп. 113. Д. 482. Л. 2-3 об.

[29] Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 1291. Оп. 82. 1884-1891 гг. Д. 3. Л. 422 об. – 423; Государственный архив Оренбургской области. Ф. 3. Оп. 1. Д. 47. Л. 72-74; Балкашин Н.Н. О киргизах и вообще подвластных России мусульманах. СПб.: Тип. МВД, 1887. С. 20.

[30] Архив СПбИИ РАН. Ф. 36. Оп. 1. Д. 439. Л. 40.

[31] РГАДА. Ф. 248. 1753 г. Оп. 113. Д. 482. Л. 4 об.; РГАДА. Ф. 248. 1758 г. Оп. 113. Д. 889. Л. 2 об.

[32] РГИА. Ф. 1291. Оп. 38. 1882 г. Д. 58. Л. 4 об.

[33] РГИА. Ф. 1291. Оп. 82. 1884-1891 гг. Д. 3. Л. 422-422 об.